Это напряжение распространялось от господина директора волнами, незримым туманом и, по всей видимости, передавалось и остальным присутствующем. Мужчина крепко сдавил набалдашник трости в руке и громко щелкнул ею по деревянному полу шатра так, что вполне мог бы пробить доски.
- Сильнее! - прорычал грозно альбинос, скорее почувствовав, чем заметив, как вздрогнули на сцене его "артисты" - Этот процесс интереснее в исполнении сонных мух, чем в вашем! Ну! 
Мое имя Дориан Карл Леверкюн
вы можете знать меня как Белый Ворон, Дори
• Возраст: 26
• Раса: человек
• Магия: огонь
• Телосложение: эктоморф
• Рост: 182
• Цвет глаз: розовато-голубой
• Цвет волос: желтовато-белый
• Особенности: общая бледность, никакой пигментации
• Профессия: хозяин и директор цирка, фрик-шоу, интим-шоу (без участия зрителей)
• Поддерживаю: орден "Корвус", магов
МОЙ ЖИЗНЕННЫЙ ПУТЬ
Откуда взялись Леверкюны?Часть перваяИстория семьи Леверкюн началась восемьдесят семь лет назад, когда в начале мая 3038 года у бедного садовника, работавшего на одного крайне увлечённого ботаникой эустейнского господина, родился пятый сын, названный Милдридом. Обилие детей не приводило к богатству, разумеется, и жило всё семейство под ветхой, частичной развалившейся крышей впроголодь, однако глава семейства жаловаться не привык, равно как и требовать от господ подачек, так что всю жизнь был бессменным садовником.
Но, на наше счастье, очень способным.
Арнольд Леверкюн был, скажем без прикрас, человеком высочайшего таланта — будь дан ему шанс получить образование в молодости или возможность родиться в более подходящей семье, нежели едва сводящие концы с концами старик со старухой, в преклонном возрасте умудрившиеся зачать единственное дитя, он, возможно, сумел бы перевернуть все представления о ботанической науке, но не судьба. Жаловаться на своё прошлое, настоящее и будущее Арнольд привычки не имел, а потому покорился и достигал всего планомерным, вдумчивым трудом. Как и обозначалось выше, стал он садовником богатого господина, но жалования высокого не получал: едва хватало прокормить большую семью, а выпрашивать повышений он не рисковал, опасаясь связываться с сильными мира сего. Однако однажды Арнольд совершил то, что помогло ему в будущем: он спас излюбленные ивы своего господина, за что получил прозвище — «Ивовый целитель». Пожертвовав больными растениями и совершив нехитрую прививку, он сумел добиться того, чтобы деревья вновь расцвели и радовали господский взор.
Несмотря на то, что Арнольд пытался привить своему многочисленному потомству аналогичный взгляд на жизнь, Милдрид вырос совершенно другим человеком. Он был амбициозен, не любил свою нищету и горел желанием сравняться с гигантами, восседавшими на золотых тронах; он желал роскоши в этой жизни и, в конце концов, получил таковую — не только честным трудом и природными способностями, но и смекалистой хитростью.
Милдрид, как и свой отец, открыл в себе любовь к растениям и практически весь день проводил на работах в господском саду, имея возможность созерцать жизнь богатого человека, к которой так устремился всей душой. Он был упрям в учёбе, и разум подсказывал ему: растения — это выгодное вложение. Не прислушиваться к интуиции Милдрид привычки не имел, что и оказалось влияние на всю его дальнейшую судьбу.
Итак, он был прилежным учеником своего отца, а также… преступником.
Наш эустейнский господин был известнейшим ботаником и скупердяем, что никогда не желал делиться привезёнными с далёких континентов образцами растений, кои лелеял в своих огромных садах, закрытых стеклянными колпаками теплиц и обслуживаемых десятками пар неподкупных (да и почему-то никому не приходила эта авантюра в голову) рабочих рук, в то время как спрос на его зелёных питомцев неуклонно рос. И именно Милдрид смекнул, что торговля будет истинной золотой жилой; он старательно запоминал людей, что выходили раскрасневшимися от злости из кабинета непреклонного господина, а после подходил к ним и предлагал свои воровские услуги: поставить семена и черешки в обмен на серебро и даже золото — ценность каждого экземпляра Милдрид определял самостоятельно, а также делал простейший расчёт исходя из числа имеющихся образцов и сложности транспортировки заказываемого объекта.
Милдрид осторожно воровал растения, а все полученные деньги прятал в разных местах, намереваясь пустить в дело в будущем; он не подсчитывал сумму точно, но в будущем окажется, что только благодаря своей воистину маниакальной бережливости, граничащей с алчной эгоистичностью, он набрал приличную сумму, которой хватит на первое время собственных скитаний в поисках места, где его умения пригодятся.
К счастью для господина-монополиста, хозяина редчайших видов, воришку вычислили спустя четыре года дельца; к тому времени Милдрид уже наладил поставки не только в родном городе, но и решил расширить собственную сеть, закинув её на ближайшие селения, а то и за границу, в другие государства северного торгового союза. Когда его хитрую схему обнаружили, он уже был готов оказаться на виселице или же лишиться руки, что в его положении стало бы страшным ударом, однако за него вступился Арнольд, отец и талантливый служащий, который никогда ничего не просил у своего господина.
Ничего, кроме милости и возможности приложить свой талант в другом месте.
И наш эустейнский господин, немного подумав, решил, что отчаянная, граничащая с самоубийственностью, смелость, смекалка, отличная память и знание растительного мира пригодятся в поисках образцов в Тавиу, единственно в которой произрастало экзотическое дерево, экстракт коры которого спасал погибающих от болотной лихорадки, разразившейся эпидемией. Собственно, Милдрид не имел ничего против подобных путешествий, лишь бы избежать маячившей экзекуции, так что радостно собрался в путь, будучи приставленным к великому путешественнику своей эпохи, совершившему два кругосветных путешествия.
Так Милдрид впервые попал на корабль и пересёк океан. Стоит ли говорить, что нового он увидел в своём походе, если новым было абсолютно всё, что бы ни встречалось на пути? Новые растения, новые люди, новые ситуации, новые языки, но Милдрид всегда был приспособленцем и навсегда им остался, сохранив талант пристраиваться к новым обстоятельствам и делать вид, будто существовал в таковых всегда. Конечно, капитан его мало замечал: он был слишком погружён в географические тонкости, да и Милдрида, сына бедняка, в целом замечали крайне мало, если он сам, следуя заветам эустейнского господина, не вворачивался в компанию благородных джентльменов, брезгуя матросным отребьем, и старательно перенимал у них манеру поведения, в первую очередь поняв, что эустейнцы, в каком бы месте ни оказались, ищут правителя: самого увешанного амулетами дикаря, имеющего свой палантин, с самой длинной косой — признаки разнились от племени к племени, однако принцип действия оставался незыблемым.
Найди власть и услужи таковой. Общайся только с тем, чьё мнение имеет вес в обществе. Решай все возникающие проблемы через наделённого соответствующими полномочиями человека.
И Милдрид подчинялся мнениям умудренных соответствующим опытом персон.
Пребывая в Тавиу и изучая требуемое растение, Милдрид вдруг поймал себя на мысли, что есть способ уменьшить траты на перевозку и совершенно убрать риск длительной транспортировки по морю: растения обыкновенно трудно переносят солёность. Он решил, что лучше культивировать растение у себя на родине, найдя необходимый климат, однако свои измышления сохранил сначала для эустейнского господина, а после и для себя самого, но об этом несколько позже.
За все три с половиной года, что Милдрид провёл в Тавиу, он изучил ценную породу вдоль и поперёк, придумал, как срывать кору так, чтобы не повредить само растение; он исцелял целые рощи проверенным отцом методом «прививок»; помимо ценнейших ботанических познаний он впитал манеры и привычки эустейнских джентльменов, направленных в Тавиу по неким своим заданиям. С вопросам Милдрид не лез — куда больше его интересовало здесь наличие высокообразованных господ, которые можно использовать как ролевую модель в будущих начинаниях.
Вернулся в родной дом Милдрид уже совершенно другим человеком, хотя и сохранил свою непрошибаемую прямолинейность и поселил в сердце горячую страсть: он считал, что его мысли
обязательно должны быть выслушаны и срочно принятым на рассмотрение. И не то чтобы он не имел права полагать свою точную задумку. С подробно описанными местами, в которых можно культивировать ценное дерево, однако поторопился, что сыграло с ним отнюдь не дурную шутку. Он явился без приглашения к господину, который направил его в Тавиу, и сразу вывалил ему суть своей главной идеи, но выслушан не был и только оказался поднят на смех, едва заикнулся о том, чтобы после, получив за свои заслуги, войти в ботаническое сообщество, бывшее доселе привилегией высших слоёв общества, а не сына садовника и оборванца, только-только выучившегося писать без ужасающих придирчивый, начитанный взор ошибок.
Разозлившись, Милдрид собрал всё серебро, которое накопил за годы воровства, и покинул страну, твёрдо намереваясь выбить себе ту самую лучшую жизнь, о которой грезил. Он не отдал образцы ценного дерева и радовался, что не успел точно обозначить места на Бореале, где теоретически возможно культивирование этого растения в приближенных к естественным условиям, а именно в город Хардин на берегу Ингийского моря, что в Бореале, но для начала он отправился в Ориэс, где продал образцы и замысел.Часть втораяЧерез восемь лет Милдрид Леверкюн до неприличия разбогател.
Он прочно осел в Хардине и выкупил себе огромнейшие территории — «Зелёные дворы» — для непосредственно особняка, а также оранжерей и виноградников, составляющие семьсот акров, на которых уже не построил, а воздвигнул рукотворный памятник кричащей о баснословном богатстве роскоши, причём отнюдь не безвкусной и оттого вульгарной. Его четырёхэтажный, крытый черепицей дом об экстерьере всех вообразимых мягких оттенков жёлтого цвета, наверняка с претензией на родовое гнездо для потомков, сверкает в лучах солнца, возвышаясь над округой, поскольку стоит на холме, и является одним из первых строений, которое будет заметно ещё при входе в Ингийские воды. Зелёные дворы будто маяк, по ночам блестящий от искусственных огней и не утопающий в пышной зелени, развернувшейся вокруг подобно паучьей паутине замысловатыми сплетениями; тут и там искрятся прозрачные крыши теплиц, где зреют среди зимы ананасы и наливные, почти багровые вишни в марте.
Внутреннее убранство ничуть не уступает наружному великолепию, навязчиво убеждающему в торжестве формы над функцией, что категорически не соответствует истине, и в чём-то даже превосходит; все комнаты выполнены в едином стиле, и новомодное устремление оформлять помещения под копирку различных культур не трогает сердце человека, коего все отныне именуют не иначе как господином Леверкюном. Мягчайшие, будто облачные подушки, диваны, широкие столы в обеденной зале, высокие окна, отполированные до блеска и располагающие, как ни странно, тяжёлыми чёрными шторами, благодаря хитроумным механизмам легко сходящиеся вместе, просторные арки — дом полон светом и чистейшим воздухом, в котором дышат океанический бриз и горные вершины, кроме, пожалуй, библиотеки и реставрационной комнаты для ветхих и повреждённых изданий.
Помимо господского дома на территории Зелёных дворов можно отыскать среди невообразимого самым придирчивым ботаникам этого мира растительного царства домики прислуги, более скромные в сравнении с основным строением, конюшни, вольеры для живности, а также некоторые иные строения, выполняющие технические функции и помогающие осуществлять заботу обо всём изумительном великолепии.
А потом господин Леверкюн неожиданно осознал, что у Зелёных дворов нет хозяйки, которая сумела бы с ними совладать. Разумеется, была домоправительница, что руководила работой прислуги, выдавала жалования и совершала многочисленные незаметные действия, поддерживавшие существование столь лютой машины, как поместье Леверкюнов. И мужчина решил, что ему пора обзавестись собственной семьёй. Логично ожидать, что он намеревался отыскать себе жену трудолюбивую, умную и внимательную — свой идеал.
Когда-то давно он продал свою идею Ориэсской морской компании и решил попытать счастья в этой стране; давно уже господин Леверкюн не был частью торговых конгломератов, составив собственную монополию на рынке лекарственных растений в Бореале, и представлял собой лицо более чем самостоятельное. Не отличаясь красотой, он располагал немалыми средствами, собственноручно созданными именем и амбициями, выходившими в ближайшем будущем ещё дальше существовавших границ в его деле, однако не имел богатой родословной. По сути, он — бывший нищий, ни с какой стороны не аристократ, да ещё и человек прямолинейный, местами грубоватый и полагающий, что имеет полное право не соблюдать излишне правила поведения высшего света, никак не желавшего пускать Леверкюна на свою территорию.
Встретив Ханнеке Акоста, уроженку Ориэса, он не думал о том, что благодаря её высокому происхождению сумеет пробраться в мир, о котором перестал мечтать, поняв в один прекрасный день, что есть зоны гораздо более привлекательные и что эти «помешанные на крови дураки», в общем-то, ничего, кроме вереницы имён предков из себя в большинстве своём не представляют. Но Ханнеке, почти старая дева в свои тридцать два года, была совершенно другой, и именно это «что-то необычное» и привлекло внимание господина Леверкюна. Семья Акоста стояла у истоков Ориэсской морской компании, и в жилах их текла кровь голубого цвета, однако Ханнеке, не самая красивая на свете женщина, всё же не умудрилась найти супруга, да и не стремилась к этому, решив полностью посвятить себя экономической стороне деятельности семьи, пускай и не имела никаких реальных шансов, будучи шестым ребёнком и единственной девушкой, получить богатое наследство, даже несмотря на незаурядные таланты.
Немного подумав, Ханнеке согласилась: она увидела в господине Леверкюне принципы, которые могла уважать, и сталь характера, однако с этим решением навсегда потеряла уважением семьи. Уехав в Бореал вслед за супругом, Ханнеке ничуть не жалела о совершённом выборе: ей нашлось место не только во внушительного размаха поместье, но и в деле мужа. Она стала его секретарём и заведовала бухгалтерией, вела корреспонденцию и возложила на свои плечи всю деловую переписку. Трудно вообразить, с каким объёмом работ она справлялась, но на время беременности частично отошла от дел.
К сожалению, первый ребёнок родился мёртвым. Второй прожил не более трёх часов. Третий сделал лишь один вдох и погиб. Лишь четвёртый, мальчик, сумел выжить и даже обладал сносным здоровьем, пускай и отличался бледностью. Своему первому и единственному сыну господин Леверкюн дал два имени: Генрих Грей Леверкюн. Именно ему предстояло заменить отца, так что и воспитание он получал соответствующее: господин Леверкюн желал, чтобы его сын умел критично мыслить, чтобы умел рассуждать, чтобы был требователен, чтобы внимательно относился к своим ближним и вовремя замечал перемены в них, чтобы следил за развитием мира и никогда не ограничивал себя ни в чём.
И хотя воспитанием отпрыска занималась преимущественно Хеннеке, имевшая не просто позвоночник, а стальной стержень, державший её личность, и многочисленные учителя, каждый из который помимо точных и полных знаний некоего научного аспекта приносил и этические воззрения, помогавшие формировать представление о мире и личные мнения. Грей учился у лучших людей своего времени, и не только у специально нанятых преподавателей, но и у многочисленных визитёров Зелёных дворов, представлявших собой не только и не столько научную и культурную элиту, но и всех тех творцов и мыслителей, которые — пока что — не получили шанса развиться. В качестве хобби Грей Леверкюн выбрал для себя оптику, погрузившись в изучение преломления света; помимо этого, он увлекался шлифованием стёкол, что помогало совершенствовать многочисленные оптические приборы, хранившиеся в Зелёных дворах. О собственной семье Грей Леверкюн задумался достаточно рано, в отличие от отца. Грею было двадцать два, когда он повстречался с Альмой Ланге, выступавшей на научной конференции с докладом, кратко рассказывавшем о возможности модификации системы двойного
бухгалтерского учёта. Поначалу он заинтересовался (или сделал вид) только темой, посчитав, что Хеннеке с интересом ознакомится с данным трудом, а после ненавязчиво представил Альму в качестве своей невесты, и никто не смог это оспорить.
Когда ему было двадцать три года, после пережитого Альмой выкидыша, родились близнецы — Дориан и Адриан Леверкюны.
Что касается дальнейшего развития дел семейства Леверкюн, то стоит отметить прежде всего устремление господина Леверкюна закрепиться прочно в занятой нише. Вскоре после начала экспортирования и импортирования лекарственных видов растений он «освоил» фармацевтическую область, решив, что волне заняться приготовлением не только порошков из коры дерева, что способно исцелить болотную лихорадку, и не только всевозможные настои и настойки. На производство были поставлены пилюли, микстуры, таблетки, суппозитории, мази, пилюли, ампулы, палочки, масштабное изготовление коих позволяло текущее оборудование. Он постоянно привлекал специалистов, что могли бы усовершенствовать простейшую машинку для выкатывания суппозиториев, и бдительно следил за химическими открытиями, наблюдая, не синтезировал ли некто особо умный в собственной лаборатории искусственные алкалоиды, гликозиды и иные вещества растительного происхождения. Господин Леверкюн либо боролся с такими людьми, подвергая сомнениям их открытия, особенно упирая на необходимость предоставить точную формулу выделенного вещества и доказательства того, что именно оно является главнейшим и активнейшим компонентом, либо ухватывал себе на службу лучшие умы Бореала. Он интересовался органопрепаратами, наркозными веществами, методами асептики, химиотерапией и судебной химией. Развитию фармацевтической области Леверкюн активно способствовал, понимая, что взращивает тех, кто в будущем косвенно может поработать на него; помимо открытия аптек, он занимался поддержкой фармацевтических школ, и даже две таковые носят его имя.
Помимо торговли растениями и готовыми лекарственными формами, господин Леверкюн занялся химической промышленностью, наблюдая за странами северного торгового союза, преимущественно анилиновыми красителями, а также всеми теми вспомогательными субстанциями, активно задействованными в фармации: купоросное масло, селитряный спирт, муриевая кислота, каустическая сода, каустический поташ и некоторые иные соединения. Однако, несомненно, наибольший доход приносит производство купоросного масла, необходимого в каждой лаборатории.
В конце концов, господин Леверюкн стал одни из богатейших жителей Бореала.3099 год. В семействе Леверкюн пополнение - наконец-то появились на свет долгожданные близнецы. Адриан Вильгельм Леверкюн и Дориан Карл Леверкюн. Их отличает лишь одно - один из них альбинос.Они были уже второй попыткой своих родителей обзавестись потомством. Уж кто там сглазил семейство Леверкюн в этом вопросе, не известно, но одно все знали точно - было кому и за что. Поэтому, узнав о двойне, госпожа Леверкюн была вне себе от счастья и подошла к вопросу беременности со всей серьезностью. Вся семья выдохнула спокойно, когда на свет появился первый ребенок, считая, что их проклятье наконец закончилось. Но нет! Вторым маленьким наследником оказался младенец столь бледный, что его можно было бы посчитать мёртвым, если бы не его звонкий плач.
Дориан Карл Леверкюн имел сказочный ворох болезней, которые по обыкновению сопровождают альбинизм. Ему несказанно повезло родиться в учёной и благополучной семье, не пожелавшей в ужасе избавится от младенца, что неприменно бы сделали суеверные жители. И одновременно не повезло по этой же причине.В отличии от брата, учёба Дориану дается с трудом. Во всём виновата неприязнь к свету, нистагм и головные боли. Большую часть времени он проводит в тёмной комнате, выбираясь поздно вечером. Ребёнок чувствует себя обузой для родных, хотя никто и не дает повода к таким мыслям.Не смотря на то, что обоим братьям старались давать одинаковое и разностороннее образование, включающее в себя не только точные науки, но и этикет, литературу, искусство, историю и т.п., давались эти знания Дориану с трудом. Он не мог толком сосредоточиться на чём-то из-за постоянной "дрожи" глазных яблок и не обладал прекрасной памятью, чем конечно же расстраивал своих родителей и выглядел, как ему казалось, на фоне своего разумного братца, жалко и ничтожно. Хотя Адриан никогда и не давал ему повода для таких размышлений, чувство вины за своё существование часто мучило ребенка, проводящего большую часть времени в своей комнате с плотно завешанными шторами и выходящего за её пределы только к ужину. Его родные пытались приспособиться и по возможности облегчить трудности мальчика: они ужинали поздно вечером, чтобы проводить это время всеми вместе; они не следили за графиком сна, позволяя Дориану прогуливаться по саду и теплицам ночами; на каждом окне были столь плотные шторы, что, в случае чего, весь дом можно было быстрым движением погрузить в полный мрак; отец сильнее погрузился в работу, стараясь сделать для сына удобные очки и хоть как-то помочь его зрению и светобоязни. Однако их через мерная опека обрекала мальчика на одиночество в полной темноте, разбавляемое разве что братом, учителями и ужинами. Он чувствовал себя обузой, а многие из слуг, лишь слышавшие о его существовании, распускали байки в городе о призраке ребёнка, что гуляет в виноградниках с наступлением темноты и, что самое неприятное, сами же верили в эти истории. Разговоры же с родственниками, к которым часто на ужин заглядывали различные светила науки, сводились лишь к успехам мальчика в учёбе, которыми он похвастаться не имел возможности. В то время, как его брат спокойно вливался в общий высокоинтеллектуальный разговор, сам Дори мог только утыкаться в тарелку и стараться стать максимально неприметным, чтобы, не дай высшие силы, коли такие существуют, ему не задали какой-нибудь вопрос.
Зато он, по словам матери, прекрасно рисовал и играл на скрипке и флейте.В восемь лет узнает, что является магом, чем не сильно впечатляет родных, но и не огорчает. Первый учитель стихии огня помог ему научиться сдерживать силу.В восемь лет он узнает, что является магом, и с испугу чуть не поджигает теплицы. Однако даже этот факт становится для него проклятьем: никто из родных конечно же не считал это ужасным событием, но и не находил в этом ничего привлекательного. Милдрид Леверкюн так вовсе считал магию совершенно бесполезной и даже опасной в некотором роде, поэтому особой гордости за внука не испытывал, хотя и оплатил ему сносного учителя, чтобы удержать от непроизвольных поджогов территории.
Таким образом единственный, кто относился с восторгом к талантам Дориана, был его брат Адриан, и именно с ним мальчик проводил практически всё время, даже не задумываясь толком, насколько тому тяжело жить и днём и ночью. И именно с братом младший Леверкюн делился всеми своими переживаниями, часто в шутку повторяя, что украл у него кусочек солнца и теперь научится им пользоваться.Из-за глупого эксперимента в желании летать, подобно айрам, и неуклюжести самого Дориана, едва не погибает Адриан. Мальчик сильно заболевает, однако на все семь месяцев к нему в комнату переселяют брата, чтобы тот мог поддержать почти умирающего близнеца.Адриан всегда отличался любознательностью и отсутствием самосохранение, словно бы становясь смелее рядом с неуверенным близнецом. Он обожал экспериментировать, и Дориан попросту не смог бы отказать ему в какой-либо помощи, воспринимая всё, как игру. И не всегда эти игры заканчивались хорошо. Не хорошо закончился и эксперимент с полётами, когда младший брат снова не смог отказать Адриану и ночью подтолкнул устройство с крыльями и сидящем в нём близнецом с холма. Надо отдать должное инженерному мышлению брата: он и вправду полетел. По крайней мере, пока не задел крылом дерево.
Адриан Вильгельм Леверкюн слёг так быстро, что никто в доме даже не успел понять в чём дело. И Дориан винил во всём себя. Не только потому, что сам поспособствовал этому злосчастному ночному полёту, но так же и за то, что был слишком неуклюж и напуган, чтобы быстро позвать на помощь. Конечно он не мог знать, в каком тяжелом положении находится его братец, внезапно ставший почти таким же бледным, как и он сам, но по хмурым лицам взрослых вполне мог понимать, что всё даже слишком серьезно. Однако это не мешало ему всё же пробираться к брату в спальню даже днём, закутываясь в одеяло, а после и вовсе поселиться в ней, пообещав быть тихим, как мышь.Брат выздоравливает. Любознательность Адриана заражает его близнеца желанием коллекционировать необычные растения, отличными хоть чем-то от нормальных. В 14 ему разрешают выходить в город под вечер, однако большую часть времени они с братом проводят исследуя пещеры и берега залива.Адриан выздоровел, хотя проболел больше полугода, разделяя с братом полумрак. Он с головою погрузился в обучение, словно бы жаждал наверстать упущенное, поглощая книги, казалось бы, тоннами, а после подробно рассказывая всё Дориану, включая и свои практические наблюдения. Младший Леверкюн, не имеющий возможности долго находиться на солнце, слушал описания зверей и растений, словно какую-то сказку и с маниакальным восторгом собирал и прятал между страниц различных книг те растения, что приносил с собою брат в его комнату. Особую любовь он питал к тем, что, по словам брата, были "отклонениями от нормы". Однако Адриана нельзя было назвать нудным заучкой: он как мог старался развлечь брата и, надо признаться, к их подростковому возрасту у обоих сложился весьма специфический юмор. Порою их развлечения заставляли шевелиться волосы не только на головах родных, но и прислуги, и гостей. К примеру: однажды брат соорудил из старого фортепьяно в гостиной пианолу и уговорил Дориана закутаться в белый тюль. В тот вечер гостям Зелёных дворов открылась ужасающая картина: учёные мужи, зайдя в мрак гостиной, узрели самостоятельно играющий инструмент и белый призрак в лунном свете.
Лет в четырнадцать окрепшего Дориана стали отпускать с братом в город, правда замотанного в специфичную восточную одежду и только к закату солнца всего на несколько часов. Но этого подросткам вполне хватало, чтобы добраться до окраин и погулять по морскому берегу или залезть в очередную пещеру или грот.В пятнадцать знакомится с цирком уродов и часто проводит вечера в их компании, таская за собою и брата.В пятнадцать лет они с братом попадают во время очередной прогулки в бродячий цирк, главной прибылью которого являются "фрик-шоу", где едва ли не попадают в неприятности благодаря своей своеобразной внешности, однако фамилия деда выручает их из жадных рук директора. Здесь же Дориан знакомится с акробаткой-альбиносом Сэрой, которая убеждает его в том, что быть чем-то отличным от других - не проклятье, а цирк уродов не такое уж постыдное и неприятное место. Лучше уж жить под крышей, работать и есть до сыта, чем жить впроголодь под вечными пинками людей, считающих себя хоть чем-то лучше тебя. Дориан начинает посещать цирк чаще и находит здесь подобие той дружбы и привязанности, которую мог бы дать ему только Адриан. И не смотря на то, что никто и никогда из Леверкюнов не относился к нему грубо и не высказывал недовольства, здесь, среди таких же "уродцев" он чувствовал себя более свободнее.
В шестнадцать лет получает разрешение родителей покинуть отчий дом и продолжить обучаться магии. Переезжает в Эмер, где впитывает знания, как губка у старого мага, попутно растрачивая родительские деньги на гулянки и развлечения. К двадцати годам завоевывает популярность не хуже, чем у аристократа, но вместе с тем и славу главного развратника Бореала.Через год, когда цирк покинул пределы Игнийского залива, Дориан задумался о том, что хотел бы тоже поведать мир. Он просит отца позволить уехать из города, чтобы обучится магии - единственному, что считал в себе достойным внимания. Хотя старший Леверкюн и был недоволен, Грей всё же отпускает сына, даже найдя ему достойного преподавателя и обязавшись оплачивать всё, что потребуется. И потребовалось не мало...
Прибыв в Эмер, Дориан наконец вдохнул желанную свободу полной грудью. Он старался прилежно учится, однако, столь долго находившийся под контролем родных, теперь стремился наверстать все упущенные радости жизни. Азартные игры, дорогие вещи, вино и развлечения, новые знакомства, балы - за всё чтобы не делал внук, старшему Леверкюну приходили счета. Единственное, о чём всё же жалел юный господин, это о том, что пришлось расстаться с братом-близнецом, и, чем сильнее становилась его тоска по нему, тем глубже он зарывался в пороки, разврат и другие развлечения. О том, что он является магом, по просьбе учителя, Дориан не распространялся и прекрасно понимал опасения старика: только здесь, в Эмере, он понял, насколько люди вправду бояться магии. Понял и возненавидел людскую ничтожность, смеющую притеснять столь невероятную силу, которая стояла на их же службе и охраняла их же никчемный покой. Правда свою ненависть высказывал лишь учителю.
Характер альбиноса с каждым годом менялся, и уже в двадцать лет он мог похвастаться двоякой репутацией. Зато добился того, чего не смог добиться его дед - в любом высшем обществе его воспринимали не меньше, чем аристократа, хотя благородной крови в нём было мало. Зато с лихвой хватало наглости, обаяния и удачи.В 21 год вступает в ряды ордена "Корвус". В этот же год просит у деда деньги в последний раз: на покупку выставленного на торги старого цирка уродцев, что были ему друзьями. Создает новые шоу и выставки в своих шатрах. Предлагает на закрытых показах посмотреть на различного рода мизансцены похоти, хотя и не разрешает трогать экспонаты руками. В основном всё является имитацией, о чём зрителям знать не обязательно.В двадцать один год он с радостью и без колебаний принимает приглашение в ряды ордена "Корвус". В этот же год он узнает о том, что старый директор цирка-фриков Дюваль умирает и всё его имущество выставляют на торги, включая и "уродцев", которым попросту некуда будет идти, кроме как за новым господином в страхе быть вышвырнутыми на улицу. Дориан возвращается домой, чтобы просить деда о сумме, нужной ему для покупки всего имущества господина Дюваль, обещая, что вернет деньги через пол года и более ни о чём просить не будет. Заинтригованный тем, что внук решил открыть собственное дело, старый Леверкюн соглашается, и вскоре представления возобновляются. Они становятся прибыльными, так как помимо шоу уродов Дориан выставляет на показ и мутации различных животных, растений, жутковатые чучела. Чуть позже он добавляет в свой цирк ещё одно весьма прибыльное выступление - только для избранных и самых богатых людей в ночное время в "мрачном шатре" проходят выступления для особых ценителей разврата. Пытки, извращения и любую другую форму похоти, которую не могли бы позволить себе люди, можно было увидеть на сцене этого шатра. В основном, конечно же, это были лишь имитации, а участие зрителей не допускалось ни в коем случае.
Дориан гастролирует со своим цирком по всему континенту и попутно скупает в свою коллекцию множества удивительных созданий, расширяя труппу и пополняя экспонаты новыми животными, растениями и забавными безделушками. Он ни в чём не отказывает своим артистам, кроме свободы, и всегда требует полного подчинения. Цирк так же становится и чудесным прикрытием: многие акробаты и метатели ножей с готовностью исполнят любой приказ господина Леверкюна, если тому из ордена "Корвус" поступит задание кого-то убрать.
В марте 3125 года, находясь на гастролях в столице королевства Иргрин, Дориан Карл Леверкюн отправляет в Эмер своему учителю письмо о том, что "за границей больше нет покоя", и что он вскоре вернётся в Бореаль, но только не по привычному пути через крепость Арно, а по верху континента.
МОЙ ХАРАКТЕР
Не смотря на свой в большинстве своём отталкивающий внешний вид, Дориан внушает весьма противоречивые эмоции. Высшее общество будет считать его негодяем и подлецом, продающего уродство своих артистов на сцене цирка, однако многие всё равно придут посмотреть хотя бы одним глазком. Уже обмолвившись с Леверкюном младшим парой слов, они сочтут его тонкую, но широкую улыбку привлекательной и необычайно тёплой, а отношение к своим подчиненным скорее отеческое, и будут в большинстве своём правы. Конечно же Дориан не является добрым самаритянином, и повальное количество его артистов - это по сути рабы, купленные им за разные суммы и в разных местах. Он, словно его дед, собирающий растения со всего мира, коллекционирует любые удивительные, уродливые или прекрасные отклонения от нормы, а порою и просто что-то необычайное. И точно так же как и к его деду, к Дориану Карлу приезжает множество торговцев живым товаром в надежде, что мужчина найдет что-то интересное и отвалит кучу золота за очередной "экспонат". Для пополнения своей труппы он никогда не гнушался подкупом и услугами различных охотников, рабовладельцев и пиратов. Не смотря на все обстоятельства попадания в его шатры новичков, относится к артистам Дориан максимально уважительно, прекрасно понимая, что сам является уродцем. Впрочем, это ни сколько не означает, что при попытки побега господин директор закроет глаза на происшествие - более жесткой руки, чем у разгневанного Леверкюна попросту нет во всех окрестностях Игнийского залива.
Дориан порою жесток и, казалось бы, бездушен, хотя и всё время повторяет, что неоправданные страдания не приводят к должному результату, а потому совершенно бессмысленны. Его раздражает беспричинная жестокость не имеющая какой-либо конкретной цели.
Он саркастичен и притворно эмоционален, патетично наигранно настолько, что создается впечатление, будто бы выступает на публику, а не говорит. При чём выступает не в самом лучшем театре. Развращенный и пошлый, словно само воплощение похоти. Гурман и реалист. Самым страшным наказанием считает скуку, для избавления от которой готов на многое.
Весьма социален, умеет быть убедительным. Прекрасный актёр и манипулятор. Большой любитель словесных перепалок, однако делает это максимально иронично, дабы не потерять лицо, но не бесконечно терпелив. Разозлить Дориана - задача не простая, но вполне себе выполнимая.
Страстно мечтает заполучить живого айра-альбиноса и готов отвалить за такое сокровище кучу денег, что не скрывает намеренно.
Я ВЫГЛЯЖУ
Цвет глаз
Дориан Карл Леверкюн является копией своего брата, практически его портретом, разве что который художник не наградил красками. Его прямой нос, разрез глаз, узкий подбородок, острые скулы и растянутые губы ничем не отличимы от тех же черт лица, что и у его красочного и по сравнению с ним кажущегося живым близнеца.
В отличии от яркого Адриана, Дориану характерны нереалистичная бледность кожи и отсутствие цвета волос, прозрачная радужка глаза, через которую столь сильно просвечиваются все кровеносные сосуды, что даже зрачок вместо чёрного выглядит красным поблескивающим пятном. И если вы считаете, что альбинизм - это очень красиво, то вы глубоко ошибаетесь! Столь сильная бесцветность пугает многих, а лицо, на котором трудно разглядеть брови, ресницы, да и зацепиться можно разве что за эти розовые крысиные глаза, больше напоминает что-то потустороннее и демоническое. Добавьте ко всему этому непроизвольное быстрое движение глазных яблок из стороны в сторону, кожу не способную защититься от солнца, и картина станет совсем ужасающей. Так что если он и мог бы называться красивым, то точно не с таким "окрасом".
Впрочем, с возрастом Дориан приспособился к своему внешнему облику. Он предпочитает богатую одежу, хорошо скроенную, но не всегда удобную, не брезгуя кружевом и дорогими украшениями. Однако днём на улице его можно встретить только в шляпе, плотно одетого в любую погоду и в чёрных очках, позволяющих ему хоть немного укрыть глаза от беспощадного светила. Он выглядит длинным во всех смыслах: ноги, руки и пальцы на ладонях делают его широкоплечую фигуру похожей на паука, хотя сам себя он и предпочитает сравнивать с птицами. Леверкюн часто пользуется цирковым гримом, чтобы хоть как-то окрасить брови и ресницы и поменьше пугать народ: он ведь вполне законопослушный господин.
МОИ НАВЫКИ
Дориан не понимает восторга брата по части точных наук, поэтому предпочитает совершенно другие развлечения и хобби.
- прекрасно фехтует. Метает ножи не столь умело, но всё ещё практикуется у своих же артистов, мало ли пригодится.
- маг огненной стихии
- играет на скрипке и флейте
- как и брат, полиглот. Очень хорошая слуховая память.
МОИ ПЕРСОНАЛЬНЫЕ ДАННЫЕ
ДРУГИЕ МАСКИ :
СВЯЗЬ СО МНОЙ :
УЗНАЛ(А) О ВАС :
Отредактировано Дориан Леверкюн (2017-05-10 21:12:38)
