Ещё днём небосклон заволокло саваном сизых облаков, низко плывших над землёй и предвещавших скорый сезон туманов, густо стелившихся по низинам и неторопливо плывущих по рекам; апрельский месяц неожиданно превратился в безжалостную пору, однако на обширнейшие угодья Зелёных дворов дурной погоде строптиво не поддавались: нежная, аллохтонная флора покоилась в огромных стеклянных коробках, отдалённо напоминавших гробы, и не испытывала природных мучений, а стойкие аутохтоны, очевидно, выработали некоторый иммунитет к причудам климата. Что оказывало столь значительное влияние на состояние окружающего мира, Адриан Леверкюн утверждать не мог, пускай подозревал, что значительные сдвиги от нормального состояния обуславливались вулканической активностью: в минувший год и вовсе выпал грязно-серый пепел, увлекая листья вниз.
Из-за единого полотна слоистых туманообразных облаков солнечный свет не насыщал растения, и обманутая примула вечерняя раскрылась раньше положенного срока; некоторое время Адриан вдумчиво смотрел на растение, прежде чем побежать домой, пускай и остальные части часового растительного механизма однозначно сообщали: «Сейчас пять вечера, ты можешь не спешить домой». Хронический недосып, усталость, бессонница и повышенная возбудимость и чувствительность сочетались в одной личности отвратно и почти даже губительно; Адриан вечно хотел спать, однако не мог долго усидеть на одном месте, если торопился закончить начатую работу, и не мог себе позволить отклониться от закостеневшего расписания или отказаться от ночных посиделок с братом, коему приходился единственным другом в таком огромном доме.
Одиночество их дружбы было взаимно: дети прислуги опасались в равной степени Адриана и Дориана, но по разным причинам. Похоже, страх перед господином Леверкюном перешёл на его столь же ядовито рыжеволосого, а слухи про мальчика-призрака не распространял пугливым шёпотом только несведущий ленивец, каковых не наблюдалось в штате работников. Так и жили: один только в темноте, а другой и под солнцем, и под луной.

Словесная баталия, развернувшаяся за ужином, подошла к своему логическому завершению: некоторые гости покидали Зелёные дворы с чувством, будто им нанесли не смываемое дуэльной кровью оскорбление и разъярёнными до самых глубин своей души; несравненно более толстокожие личности обзавелись богатым спонсором, падким на диковинные и разумные выдумки человеческого ума, и не уносили в памяти неловкости и страха перед грозным господином Леверкюном.
— Адриан, о чём ты думал весь вечер? — вздохнула матушка, подводя итоги оставшегося позади дня. — Не припомню, чтобы раньше ты в беседе оказывался настолько пассивен и безынициативен. Очень на тебя не похоже.
— Простите, матушка, — потупив взор, извинялся мальчик. — Должно быть, я несколько приболел сегодняшним днём: апрель выдался необычайно холодным. Пожалуй, мне стоило одеться немногим теплее, — и он ничуть не кривил душой, полагая, что в самом деле мог слегка захворать. Подавлять приступы капризности, не характерной для его органической конституции, оказывалось неизменно просто, но что делать с наваливавшейся сонливостью он не представлял.
Альма Леверкюн присела рядом с сыном, несильно сжав его ладонь:
— Ты чувствуешь себя дурно? — внимательно вглядываясь в лицо вечно отводящего взгляд Адриана, она чуть склонила голову набок и нежно погладила его по щеке, обтянутой белоснежной перчаткой — чистой настолько, что скрипела.
— Думаю, мне действительно стоит отойти ко сну прямо сейчас.
Но откуда же было сердобольной матушке знать, что её сын вскочить через час нервического сна, чтобы отправиться гулять вместе с братом?

— Об айрах мне известно мало, — с досадой признался Адриан, — однако я считаю, что существование таковых с цветными крыльями вполне реально, в частности потому, что фантастический оттенок оперения зачастую зависит не столько от естественной краски, сколько от оптических законов, — совсем недавно отец закончил довольно серьёзную монографию на эту тему, и Адриан, разумеется, с радостью поглотил сей труд, — у пера отражают и поглощают свет рассечённые бородки и заполненные воздухом ячейки рогового вещества бородок и стержня. Например, если в пере есть различные пигменты, отвечающие за разную окраску пера, то при попадании света перья начнут переливаться подобно драгоценным камням. Это связано с тем, что белый солнечный свет является сочетанием всех цветов радуги.
«И даже больше», — добавил про себя Адриан, но сумел вовремя остановиться и уберечь брата от очередной занудной, пускай и познавательной лекции по оптическим законам. Он уже показывал ему знаменитый образ с призмой, позволяя упасть на неё только самому-самому тонкому лучику света, образовавшему вдруг радугу. Затем он долго распинался с умным видом, но сущность дисперсии (нет, не той, что относится к случайным величинам) объяснить внятно вроде бы сумел.
— Дедушка не очень хорош в изображении животных, — Адриан едва заметно, но очень устало улыбнулся. — Ему гораздо лучше даются растения… А ты сейчас чувствуешь земляничный запах, принадлежащий совсем не землянике, но показать я хотел не один из сортов чубушника, который называется лунный свет.
В мыслях сразу же возвысился кустарник о тонкой и сероватой коре, отслаивающаяся коричневыми пластами от недолговечных, максимум двулетних побегов. Несмотря на кажущуюся тонкость и хрупкость, род чубушник отличался твёрдой древесиной с ярко выраженной и крупной сердцевиной и в семье Леверкюн пользовался не только в качестве декоративного растения. Эфемерный образ зашелестел листьями, супротивными рядами огибающими стебель, и листья эти, располагаясь на коротких черешках, резко отличались формой и широко варьировали в краях. Одно общее: часто нижняя поверхность покрывалась трихомами, выраставшими из эпидермы.
Наконец они прошли мимо чубушника — того самого, что источал тонкий земляничный аромат. Его махровые зеленовато-кремовые цветки, невыразимо изящные и сложные даже в неторопливом изображении на бумаге, должны были появиться в июле, но в Зелёных дворах часто нарушали привычное течение времени, так что характерный запах окутывал оранжерею уже в апреле. Рядом с дивным «лунным светом» рос чубушник уже иного вида — крупноцветный, он не обладал выраженным запахом и тоже цвёл в июле, если речь шла бы о нормальных условиях.
Адриан тронул бокальчатую чашечку о четырёх вогнутых чашелистиках, и прошёл в примыкавшую оранжерею, где росли преимущественно тропические растения.
— Это, — Адриан указал на новый экземпляр, — селагинелла. Её привезли сегодня утром, но она уже выросла до двух с половиной метров — с учётом, конечно, изначальных размеров. Посмотри на её прекрасные листья! — невольно воскликнул он, поглаживая зелёные пластинки, и незаметно скривился от резкой боли в голове. — Это называется анизофилия, она считается особой разновидностью листовой мозаики. У селагинелла плагиотропные, то есть горизонтально ориентированные, побеги, которые имеют четыре ряда листьев: два крупных, — Адриан указал на те, что располагались по краям уплощённого стебля, — и два мелких, — он тронул те, что сместились на верхнюю сторону. — Можешь себе представить: если сменить этому растению климат и посадить в другой оранжерее, то она может с трудом достигнуть только десяти сантиметров!
Адриан хотел показать, как поведёт себя сухая селагинелла чешуелистная, если поместить её в воду, но не успел: неожиданно за стеклом оранжереи кто-то громко фыркнул и царапнул незримую поверхность стеклом.
Олень!
Животные в Зелёных дворах, относящиеся к дикой фауне, человека категорически не боялись и агрессии преимущественно не проявляли, что, разумеется, касалось тех случаев, пока некая персона не принималась навязчиво тревожить покой дикого существа; к тому же, часто злобились змеи, норовя укусить нарушителя территории и отравить до смерти.