Бесспорно, Локта была прекраснейшим кораблём — лучшая из всех судов, что когда-либо числились на службе у фамилии Леверкюн, плавая под их зелёным парусом и бореальским флагом, и лучшая из шести клиперов, принадлежащих таковой семье. Быстроходный пятимачтовый клипер, подлинное чудо судостроительно-инженерной мысли, она давала фору современным пароходам, рассекая негостеприимные океанические просторы острыми обводами корпуса, подгоняемая сильнейшими ветрами, цепляющимися за разрезные марсели, одинарные брамсели, бом-брамсели и трюмсели. Господин Леверкюн по праву полагал её своим лучшим приобретением и бесстрашно посылал Локту на Аллуру и Циэри; доходила она и до Сконе, беспечно минуя Иларию и ускользая от пиратов одной только мощью скорости. Экипаж её составляли моряки, для которых прилагательное «профессиональный», пусть даже в превосходной степени, означало невыразимо мало — эти люди получали огромные жалованья за один маршрут, не просто выводя жемчужину купеческой флотилии из передряг, а не допуская таковых вовсе.
Но теперь все они погибли. Несравненный клипер мирно покоился в портовой гавани Эмера, тщательно патрулируемой местной морской полицией, застыв в ожидании прибытия новой команды и скромного следственного комитета, являющегося единственным человеком — Адрианом Леверкюном, официальным представителем своей семьи: более никому господин Леверкюн не мог доверить столь ответственное дело, пускай и порывался первоначально достучаться до Дориана, направить к нему письменную просьбу с подробными протокольными предписаниями и хитрым алгоритмом действий, но впоследствии вынес вердикт, что не стоит отвлекать столь занятого человека от собственного предприятия, хотя и меньшего размахом, нежели семейная торговая компания.
Обрадоваться отбытию в неспокойный Эмер, терзаемый внутренними конфликтами и готовый вот-вот разразиться неистовым ураганом, Адриан никак не мог; к величайшему своему сожалению, ему приходилось признавать, что даже призрачная надежда на встречу с близнецом мало грела душу: он чрезвычайно хорошо представлял, с какими бумажными волокитами при оформлении всей требуемой законом документации придётся столкнуться, сколько надо будет выплатить за стоянку в порту, а сколько — за аренду склада, куда разгрузили все аллурийские ботанические образцы и отлитые в железе сундуки, скрывавшие в своём чреве неизвестный груз… Список можно продолжать ещё крайне долго, а потому Адриан сразу и подробно расписал все пункты, на которые он обязан обратить внимание по прибытии. Но под номером один, разумеется, значилось: «Узнать всё о гибели команды Локты».
Путь от Хардина до Эмера они проделали на нанятом конном экипаже, намереваясь совершить реверсное путешествие на Локте, поскольку стройный красавец-клипер, судя по полученным отчётам, не получил серьёзных повреждений, не подвергался огню и абордажу энтер-дреками и находился на плаву — разве что налипшие раковины пришлось отскребать со днища, восстанавливая прежнюю скороходность, и даже с этим уже справилась команда наёмных рабочих. Локта, храня тайны поистине загадочных обстоятельствах о массовой гибели сорока восьми человек, входивших в её команду, молчаливым колоссом возвышалась над прочими кораблями, схватившимися швартовочными канатами за причалы, и будто закуталась в мрачный усыпальный саван. Её поставили под жёсткую и беспристрастную охрану — не только полицейских, и без того погружённых в тяготы питающего склонность и намерение к революции города, но и прошедшие соответствующую подготовку люди Леверкюнов, направившиеся в Эмер несколько раньше Адриана, погрязшего в разборе корреспонденции касательно корабля.
Невольно он залюбовался дивной Локтой: изысканные обводы, не позволявшие, впрочем, форме восторжествовать над функцией, заставляли дивиться всякого зрителя, даже того, кто не мог разуметь разницы меж красотой и уродством. Наисовершеннейшая форма — Адриан почти верил, что ничего более идеального человек сотворить рукою ли, фантазией ли не сумеет вовек — заключала в себе плавный переход обводов, от вогнутых носовых шпангоутов к будто бы заваленным внутрь бортам посредине и вновь к вогнутой корме, сходящихся к килю. Низенькие металлические конструкции, пускавшие в небо пары, чудились кривыми пеньками рядом с флагманом по праву парусного флота, и Адриан, бросив взгляд на снующие тут и там пароходы, ощутил невольное раздражение, как будто эти жертвы инженерной безвкусицы могли каким бы то ни было образом испортить момент восторга. Именно прибытия Локты, складной птицей проступавшей на неверном горизонте и элегантно подходившей к берегам, Адриан всегда дожидался с необычайной страстью; время над ней не властвовало, и она горделиво вскрывала любые шторма, устремляя бушприт к заморским странам и континентам.
Прежде чем подняться на борт, тяжело опираясь на трость из-за болей в правой ноге, Адриан поднял взгляд кверху и точно определил: сворачиванием зелёных парусов занимались старые морские волки, не терпящие, когда верхний рей разрезного марселя покоился вблизи нижнего, а потому верхний рей подняли с убранным парусом так, что он очутился посредине между соседними реями. Релинги он практически не трогал, равно как и комингсы, умудряясь спускаться и восходить без помощи деревянных перил о различном предназначении.
Воздвигнутый на нактоуз компас указывал точно на северный полюс.
Прежде всего его волновало, по какой, не иначе магической, причине одиноко дрейфующий и богатый на вид корабль, чью купеческую принадлежность не составляло проблемы определить, не был разграблен или вовсе похищен пиратами: клипер наверняка ещё надолго останется удачным вложением капитала. Однако браво, джульет и юниформ оставались в рундуке — в этом Адриан Леверкюн убедился лично, вскрыв последовательно сундучки в каюте капитана. Его личные вещи никто не трогал, боясь неведомой и невидимой заразы; палубы (а также железные ящики с тайным грузом Леверкюнов, о котором не переставали шептаться матросы, посланные на опасную миссию — разгрузить корабль) тщательно обработали не только уксусом, но и сулемой, невзирая в каком-то суеверном экстазе на её страшную хлорно-ртутную ядовитость. Несмотря на знание не столь радостного факта, Адриан передвигался по кораблю неторопливо и основательно осматривал всё, пускай и закрылся от внешнего мира примитивными средствами личной защиты от вредоносных воздействий, не избавившись окончательно от предположения, что экипаж мог пострадать от некоей инфекции. Окончательно его сомнения сумеют развеять только патологоанатом и прозектор, терпеливо ожидавшие появления господина Леверкюна в прохладном морге, с чьими важнейшими выводами он уже успел ознакомиться в пути.
Следовательно, оставался один вариант — ознакомиться с картами маршрута и дневниками, постаравшись восстановить в согласии со знанием подводных течений наиболее вероятный курс. Не стоило брезговать помощью тех, кто вышел из моря за последний месяц: следовало выяснить и направления ветров.
Стонущую древесиной Локту Адриан покинул в полнейшем смятении духа: он разжился документами, начиная с карт и заканчивая судовым журналом и записками команды, кои сразу пришлось подвернуть щадящей обработке во избежание эксцессов и малоприятных инфекционных заболеваний, чьи возбудители могущи схорониться меж пергаментных листов, и изучил расположение тел, по его приказу заранее обведённых белым мелом. Картина представлялась его воображению жутковатой: похоже, экипаж погиб без паники и страха, единовременно, не успев ничего предпринять. Что за болезнь, что за магия сумела сотворить такое?
— Идальго… — шепнул кто-то тихонько Адриану в спину, и он обернулся, увидев перед собой нищего вида девчушку. Неровный загар лица, просоленные волосы и ужасного вида зубы могли свидетельствовать о том, что она обитала в порту или же бралась на корабли, выходя в море.
— Дитя, — вдруг его осенила показавшаяся превосходной догадка. — Скажи мне, ты видела, как мыли этот корабль? — он указал свободной от трости рукой на Локту, но в ответ она лишь кивнула, с любопытством рассматривая рыжеволосого человека, названного ею «идальго». Обращение наводило на определённые мысли о её происхождении. — Можешь описать, как его мыли?
— Сначала вынесли трупы, — бойко отозвалась она. — А затем промыли водой. Корабль так и простоял дня два… или три.
— А когда отмыли водой, мухи садились на него?
Она отрицательно помотала головой:
— Их только выгоняли, когда трупы вынесли.
Вывод очевидный: никакой крови на палубе не было, иначе мухи учуяли бы даже её, как следует смытую водой — Адриан уже становился свидетелем необыкновенного чутья мясных мух на подобные жидкости, чьё наличие никак не мог заметить человеческий глаз. Отдав девочке три ценные монетки в благодарность и накинув на голову мантилью, он, покамест не решив, как следует распорядиться полученной информацией, жестом и коротким криком приказал подать ему экипаж. До заката он успевал посетить прохладный подвальный морг.
Подгоняемый кучером, конный экипаж следовал по ронде, совсем рядом со стеной, ограждавшей акварский квартал. Запахло водой, почти трясиной, однако Адриан не обратил внимания. Он пребывал в дурном расположении духа после посещения клипера; даже последующее посещение морга и консультация с патологоанатомом и прозектором, убеждённым, что смерть команды наступила единовременно и от асфиксии — они уточняли аноксию, однако никаких внешних воздействий не наблюдалось. Как объяснить массовую гибель сорока восьми человек, Адриан не имел ни малейшего представления и в первом хардинском письме лишь резюмировал не самый плодотворный день. Солнечный диск клонился к горизонту, озаряя округу небесным огненными пламенем, когда подробное послание, преимущественно являвшееся пространственным описанием и копиркой отчётов патологоанатома, покинуло пределы города, и Адриан решил заняться поисками брата-близнеца, отложив чтение и анализ корабельной документации на завтрашний день: изрядно измотанный трудной дорогой и тяжёлой мыслительной работой, он намеревался предаться отдыху в компании Дориана.
Едва лишь наступил вечер, Адриан покинул городскую квартиру с проплаченной на следующий месяц арендой, и уверенно, пускай неторопливо из-за трости, направился к цирку, ранее примеченному им восточнее текущего местообитания, легко избежав пересечения западного квартала Эмера, о котором уже был крайне наслышан — то ещё раздолье воров и убийц, если верить слухам; лабиринт грязных трущоб и упадочное захолустье несколько привлекали в качестве своеобразной местной достопримечательности из-за неуёмного любопытства, однако тратить время Адриан не мог себе позволить, и без того мысленно сетуя на бессмысленно прожитые сутки. Завтра он точно всё прочтёт и осмотрит склады; быть может, даже удастся привлечь к небольшой работе Дориана? Оценивать внешние и внутренние нарушения работы растений он умел, недаром собирая коллекцию разнообразнейших ботанических уродцев.
Спросив совета у пробегавшего мимо мальчишки, господин в каждодневном костюме о чёрном цвете и крайне простом, но элегантном крое, направился к указанному шатру — ночному. «Отчего же такое название?» — задумался Адриан, шествуя к цели, а после решил для себя, что название, вероятно, связано с преимущественно ночным временем активности близнеца.
И ошибся.